Шрифт:
Интервал:
Закладка:
осень в бликах роящейся занавески…
халат, натянутый на голое утро: выйди на горный
свет алеющих пиков, в древесную молитву на
проясняющейся террасе…
Холод качнул ветвями над тишиной.
Зигзаг рыбы в водоеме, белые камни…
пустая лодка, принесенная ночью к берегу
…иней на крыше: стекает в подставленную ладонь.
Звериный мох в тишине – податливый и упругий.
Камни тянут дорогу в гору и холод чист как вода,
как мысли
Пластиковые бомбы, бутылки…
пластиковые бомбы, бутылки среди этой смерти
баньши разрушают магию войны, ангелы на
распродаже, толчея —
и ноутбуки с шорохами мира
…эфир занят солнечной возней,
льется его масло на пальцы…
ты принесла мне звезду и горсть мокрых сверчков:
порог пахнет вселенной, полынью и копошатся
муравьи среди созвездий
запаслись отражениями зеркала
Птицами. Будущим. В сердце – ни камней, ни сетей
(зачерпывал время сетью рыбак, умывая руки)
перемигивался маяк со вселенной
Луна – дочь истукана. Нирвана
вваливалась в комнату через окно
ночь
мела в зеркалах, Аллах
разрушал Лос-Анджелес
разметал ангелов по всему Свету —
мы были клонами, убегающими в рассвет
14 августа 2005Вечер, разбавленный алкоголем…
Вечер разбавленный алкоголем
Раздавленный лай собак в моем пригороде.
Дырявая оцелкованная мелодия на уме – что-то
телевизионное
ночь чиста – легка как лихорадка
посетившая голову. Обрыв подоконника, сна…
Маятник зеркала зачерпывал ночь как часть
полнолуния.
Шорох золы в пустом доме…
лунная полынь жгла губы, плавала решетом.
Невидимый рост растений в зеркалах.
Угрюмый бокал…
Мраморная Офелия, тишина.
Вилась лиана через глазницу. Атон прострелил
бедро. Ты вошел в дом, пастух друзей – споткнулся
о порог
Вежливые сны как телохранители,
или убийцы. Вас выжали из меня: и только
умерший кот танцевал по комнатам тела
А в мае пришли индейцы, пестрые как поминки!:
три тела – три сознания. Каравай ноги в танце…
выбери меня, или трех сестер в
Подуло с зари: третья серия…
Шатер раскинулся ночью! Расцвели вишни!
ночная фальшь ветерка, занавески…
А кроме меня есть петух одноглазый.
Есть песня проглоченная. Желтая сова…
тайна, упущенная неумело – утекла,
измазав коготь ночи напоследок…
выступила кровь – Главная Героиня.
Трепет мотыльков разламывал рамы
(Я взглянул в окно, на гостей): только реки
не хватало, шутов в лошадиной крови!
И прощалось поле с дорогой. Смех колосьями
плел песню, пылил до утра:
вот, мы прожили, славно, еще одну вечеринку!
Ветер доволен, не думая о вине
пролитом в полночь…
море молилось спокойно: выйдя из нас
6 июня 2000Свечи…
свечи, колеблемые порывом сквозняка,
Евангельская грусть в глазах – мы были бризом
Сан-Франциско, плотью, сжигающей ветер – голые
паруса
Птицы размешивают воздух, но зной
не отодвигается, не становится короче…
Призрак путешествует в развевающемся теле —
вспоминаю самую красивую мусульманку в этом
городе, солнце отсвечивает сваями небоскребов —
кофе-арабик, плеер
протравленные кроны заката —
ты растворилась в ментоловом прибое
улиц
Меланезия, смешавшаяся на языках —
в оргии улыбок, сердец. Ночь, ставшая для нас
чем-то еще. Теснящиеся буйволы в сердце…
мы поджигаем вакуум,
что бы соединиться в красивейшую плоть
путешествия
17 ноября 2005Небо…
…небо выскочило кузнечиком из-под рук.
Ложились саперы в полночь. И была луна.
Пело колесо телеги всю ночь, несло с собой ковыли,
сапоги солдат (мерное бряцало).
Где ты, мой гость нежданный?! Ненадежная
подруга, запертая полночь
Монотонное олово баюкает поверхность реки.
Медленные черепахи сна… медный таз блестел,
трогая полнолуние – и сушь черемухи
шагала за окнами, всю ночь считая шелест.
Болты кисли в своих соитиях.
Неоновый месяц теребил поверхность вод, поднимая
солдат на пахоту. Контроль часов. Улыбок лунных
циферблатных. Сияла пыль, дорога —
и голос умолк, обожая безмолвие
Мысли влекомые на убой.
Пепел образов, достигший света.
Легким лучом сметен часовой, соловьи сочинили
загадку: чей брат будет первым птицеловом?
Тревожное утро: засиделись допоздна,
прождали ночь – а она не вернулась, скутавшись
с плеч …еще сон истекал с тополей, притворяясь
ребенком
Многоголосье птиц напоминало здание – вечно
разрушаемое, или пустое. Нет подобия скалам,
покою.
Тревога газеты шуршала вяло
раздумывал вентилятор. Саранча сыпалась
из страниц: колкий пол…
Машинную память несло на луга, целый лес
нашептали саперы, ушли: и лес замер,
встав на дыбы. Минные поля грелись,
зрели среди цветов
Сонным летом, растеряв друзей…
Неторопливый зной сушил сигареты на столе,
проветривал встречу…
Стайка мух вылетела из зеркала, играя —
мой воробей не мог ни на что решиться
Ложились в постель с комарами.
Незнакомцы сидели у изголовья, нарушая август.
Небеса чертили свою яму
(глаз выкатился из угла – застыл)
А ночь кусалась тихо и бессильно – была
бесполезной
Скалы…
Скалы молчали – убитые зноем,
захваченные пустотой.
Блюзовое безмолвие бензоколонки,
убогий угол
дома
Мертвый сезон, серый день.
Чайки вписывают тысячелетия в пергамент
рассвета, ангелы обнимаются в Интернете —
ветер защитит нас, солнце нас спрячет!
…мертвый день, серая кухня.
Закипела кровь в чайнике…
Рассеянные двери закусочной:
деревья рябят в воздухе, в растерянной
солнечной пустоте – Храмы Любви.
Храмы Неба.
Разрушенные облака – чувствуешь
их легкость перед смертью.
Лепет бабочек, ливней …в парке,
в жаркой затхлости зарослей:
окружен безмолвием,
адом
мел памяти сметает с крыш домов —
пшеничный ангел спорит с солнцем,
небом,
а мир вокруг сожжен пожаром
совокупленья, смерти —
мы проходили в школах эту землю
безжизненных экспрессов
Мухаммад мягкий словно мох
Тяжелый гребень в волосах
и легкие шаги
в скульптурной синеве
Мне море отвечало эхом, жестом!
Неслышным танцем плоти
22—23 апреля 2006Лу
Занесло лошадиный топот в ночь,
в скрипящую каюту. Я выбил иллюминатор
и сияние очнулось! …лежал, боясь шевельнуться
на заминированном поле – боялся проснуться
Плел чью-то песню ветер, бормотал молитву под нос
Часы тикали и минуты кисли, меняя свои
предметные формы. Рассыпал карты налетчик ветер,
ведя молчаливую игру, разыскивая…
Меняла-садовник
встретил меня у калитки:
как пронесу?!
А ты, что отразилась в тонком полете —
стала ли ты кипарисовым лепетом, смуглой стрелой
воина?
Мои руки уронившие серебро…
2 ноября 99Часы
Прислушайся к своему швейцарскому сердцу
Когда женщина умирает, в доме ломают прялку —
компьютерный мир мне больше подходит. Ношу
свечу, оберегаю пламя от солнца.
Солнечный день… Лица стекают с экранов – хватит
думать о смерти, чужом доме. Лисья реклама, панама
в пыльном июне, на голове – стоит пугало, умирает
в траве. Мне не больно. Мир безразличия
мне подходит больше, чем эволюция.
Пальмы смыты приливом, неоновые зонтики
в сизом дожде. Смерть подходит и облачается
в наши одежды – наши лица стирают с экранов
тряпкой. Только птица
задержалась в чьем-то доме, порхает
в комнатах-одиночках золотисто звеня —
окликает, ищет меня
01 июля 2006Пушистый песок черепах…
Пушистый песок черепах поселился
в доме. В комнатах пропахших сушью,
выцветшими занавесками…
счастье держалась на крохотной
точке рябящей в уме
Ссыпали пепел в горшки
и тек поезд в ночи, тусклой вспышкой
поблескивая: санитарная песня
Случайно поджег сквозняк, чиркнув
спичкой… Включил свет спокойно.
Сигареты лежали в ряд,
как расстрелянные…
Мертвый воробей чирикнул
из мрака: мутнеет зеркало, теряя эти
мысли. Туман оплетает голову
и багряный рассвет
Мертвый сезон, мертвый ангел